Неточные совпадения
Кончалось тем, что тихая возня
девочки, мурлыкавшей над своим яблоком, лишала Лонгрена стойкости и охоты спорить; он уступал, а приказчик, набив корзину превосходными, прочными игрушками,
уходил, посмеиваясь в усы.
Мать Клима тотчас же
ушла, а
девочка, сбросив подушку с головы, сидя на полу, стала рассказывать Климу, жалобно глядя на него мокрыми глазами.
Райский постучал опять, собаки залаяли, вышла
девочка, поглядела на него, разиня рот, и тоже
ушла. Райский обошел с переулка и услыхал за забором голоса в садике Козлова: один говорил по-французски, с парижским акцентом, другой голос был женский. Слышен был смех, и даже будто раздался поцелуй…
А когда Бережкова
уходила или уезжала из дома,
девочка шла к Василисе, влезала на высокий табурет и молча, не спуская глаз с Василисы, продолжала вязать чулок, насилу одолевая пальцами длинные стальные спицы. Часто клубок вываливался из-под мышки и катился по комнате.
Таким образом, обе дамы были в отлучке, служанка же самой госпожи Красоткиной, баба Агафья,
ушла на базар, и Коля очутился таким образом на время хранителем и караульщиком «пузырей», то есть мальчика и
девочки докторши, оставшихся одинешенькими.
Одно существо поняло положение сироты; за ней была приставлена старушка няня, она одна просто и наивно любила ребенка. Часто вечером, раздевая ее, она спрашивала: «Да что же это вы, моя барышня, такие печальные?»
Девочка бросалась к ней на шею и горько плакала, и старушка, заливаясь слезами и качая головой,
уходила с подсвечником в руке.
Генерал занимался механикой, его жена по утрам давала французские уроки каким-то бедным
девочкам; когда они
уходили, она принималась читать, и одни цветы, которых было много, напоминали иную, благоуханную, светлую жизнь, да еще игрушки в шкапе, — только ими никто не играл.
Моя маленькая драма продолжалась: я учился (неважно), переходил из класса в класс, бегал на коньках, пристрастился к гимнастике, ходил к товарищам, вздрагивал с замиранием сердца, когда в знойной тишине городка раздавалось болтливое шарканье знакомых бубенцов, и все это время чувствовал, что
девочка в серой шубке
уходит все дальше…
В одном месте сплошной забор сменился палисадником, за которым виднелся широкий двор с куртиной, посредине которой стоял алюминиевый шар. В глубине виднелся барский дом с колонками, а влево — неотгороженный густой сад. Аллеи
уходили в зеленый сумрак, и на этом фоне мелькали фигуры двух
девочек в коротких платьях. Одна прыгала через веревочку, другая гоняла колесо. На скамье под деревом, с книгой на коленях, по — видимому, дремала гувернантка.
И как я смогу опять жить, если… если эта вторая
девочка в серой шубке опять
уйдет навсегда из моей жизни и пустая канва опять останется без узора…
— Куда
ушла? — не отставала
девочка с детскою навязчивостью.
— Христос с нами, барышня, — уговаривала
девочку захмелевшая от наливки Домнушка. — Легкое место сказать: весь завод бросился ловить одного Окулка… А он
уйдет от них!
После обеда Анфиса Егоровна
ушла в кабинет к Петру Елисеичу и здесь между ними произошел какой-то таинственный разговор вполголоса. Нюрочке было велено
уйти в свою комнату. О чем они говорили там и почему ей нельзя было слушать? — удивлялась Нюрочка. Вообще поведение гостьи имело какой-то таинственный характер, начинавший пугать Нюрочку. По смущенным лицам прислуги
девочка заметила, что у них в доме вообще что-то неладно, не так, как прежде.
Таисья провела обеих
девочек куда-то наверх и здесь усадила их в ожидании обеда, а сама
ушла на половину к Анфисе Егоровне, чтобы рассказать о состоявшемся примирении бабушки Василисы с басурманом.
Девочки сначала оглядели друг друга, как попавшие в одну клетку зверьки, а потом первой заговорила Нюрочка...
Больше всех надоедал Домнушке гонявшийся за ней по пятам Вася Груздев, который толкал ее в спину, щипал и все старался подставить ногу, когда она тащила какую-нибудь посуду. Этот «пристанской разбойник», как окрестила его прислуга, вообще всем надоел. Когда ему наскучило дразнить Сидора Карпыча, он приставал к Нюрочке, и бедная
девочка не знала, куда от него спрятаться. Она спаслась только тем, что
ушла за отцом в сарайную. Петр Елисеич, по обычаю, должен был поднести всем по стакану водки «из своих рук».
— Куда
ушла Катря? — капризно спрашивала
девочка, топая ножкой.
Переезд с Самосадки совершился очень быстро, — Петр Елисеич ужасно торопился, точно боялся, что эта новая должность убежит от него. Устраиваться в Крутяше помогали Ефим Андреич и Таисья. Нюрочка здесь в первый раз познакомилась с Парасковьей Ивановной и каждый день
уходила к ней. Старушка с первого раза привязалась к
девочке, как к родной. Раз Ефим Андреич, вернувшись с рудника, нашел жену в слезах. Она открыла свое тайное горе только после усиленных просьб.
Мать не высылала ее из своей спальни, но сестрице было там как-то несвободно, неловко, — и она неприметно
уходила при первом удобном случае; а мать говорила: «Эта
девочка совсем не имеет ко мне привязанности.
Девочки пищат, ахают; Мими кричит, чтобы я
ушел, а то меня непременно раздавят.
Раиса Павловна накинула на голову шаль, но медлила
уходить, точно ожидая, что Луша ее остановит. Она, кажется, никогда еще не любила так эту
девочку, как в эту минуту, когда она отвертывалась от нее совсем открыто, не давая себе труда хотя сколько-нибудь замаскировать свою ненависть.
Набоб лениво окинул эту толпу дам и едва заметно улыбнулся, заметив около Прозорова съежившуюся Лушу, которая сегодня казалась совсем маленькой
девочкой, точно вся она сжалась и
ушла в себя.
Когда там, вверху, над землей, пробегали облака, затеняя солнечный свет, стены подземелья тонули совсем в темноте, как будто раздвигались,
уходили куда-то, а потом опять выступали жесткими, холодными камнями, смыкаясь крепкими объятиями над крохотною фигуркой
девочки.
Бледная, задумчивая девушка, по какому-то странному противоречию с его плотной натурой, сделала на него сильное впечатление. Он на вечерах
уходил из-за карт и погружался в непривычную думу, глядя на этот полувоздушный призрак, летавший перед ним. Когда на него падал ее томный взор, разумеется, случайно, он, бойкий гладиатор в салонных разговорах, смущался перед робкой
девочкой, хотел ей иногда сказать что-нибудь, но не мог. Это надоело ему, и он решился действовать положительнее, чрез разных теток.
Девочка проснулась, мигая, посмотрела на мать и тоже протянула к ней руки. Они
ушли.
Скоро мы перестали нуждаться в предбаннике: мать Людмилы нашла работу у скорняка и с утра
уходила из дому, сестренка училась в школе, брат работал на заводе изразцов. В ненастные дни я приходил к
девочке, помогая ей стряпать, убирать комнату и кухню, она смеялась...
По праздникам, когда хозяева
уходили в собор к поздней обедне, я приходил к ней утром; она звала меня в спальню к себе, я садился на маленькое, обитое золотистым шелком кресло,
девочка влезала мне на колени, я рассказывал матери о прочитанных книгах.
Позвали хозяина; но он сперва прислал свою дочку,
девочку лет семи, с огромным пестрым платком на голове; она внимательно, чуть не с ужасом, выслушала все, что ей сказал Инсаров, и
ушла молча, вслед за ней появилась ее мать, беременная на сносе, тоже с платком на голове, только крошечным.
Девочки не
уходили к себе во флигель, а бледные, печальные сидели, обе в одном кресле, и прислушивались к шуму на улице: не отец ли едет?
Жена его часто
уходила во флигель, говоря, что ей нужно заняться с
девочками, но он знал, что она ходит туда не заниматься, а плакать у Кости.
— Жаль! — спокойно кинула женщина, отвернулась от Ильи и заговорила, обращаясь к Вере: — Знаешь, — была я вчера у всенощной в девичьем монастыре и такую там клирошанку видела — ах! Чудная
девочка… Стояла я и всё смотрела на неё, и думала: «Отчего она
ушла в монастырь?» Жалко было мне её…
— Яша! — радостно крикнула
девочка и, захлёбываясь словами, стала рассказывать Якову: — Иду я,
ухожу, прощай! Вот — он обещал упросить горбатого…
— Ты все-таки съезди к этой
девочке своей: quele brouille avez vous eu les deux! [как вам обоим досталось! (франц.).] — говорила Анна Юрьевна,
уходя.
Когда управляющий
ушел, Елизавета Петровна послала Марфушку купить разных разностей к обеду. Елене, впрочем, о получении денег она решилась не говорить лучше, потому что, бог знает, как еще глупая
девочка примет это; но зато по поводу другого обстоятельства она вознамерилась побеседовать с ней серьезно.
Тузенбах. Да, ничего себе, только жена, теща и две
девочки. Притом женат во второй раз. Он делает визиты и везде говорит, что у него жена и две
девочки. И здесь скажет. Жена какая-то полоумная, с длинной девической косой, говорит одни высокопарные вещи, философствует и часто покушается на самоубийство, очевидно, чтобы насолить мужу. Я бы давно
ушел от такой, но он терпит и только жалуется.
Вершинин. Может быть. Я сегодня не обедал, ничего не ел с утра. У меня дочь больна немножко, а когда болеют мои
девочки, то мною овладевает тревога, меня мучает совесть за то, что у них такая мать. О, если бы вы видели ее сегодня! Что за ничтожество! Мы начали браниться с семи часов утра, а в девять я хлопнул дверью и
ушел.
Он вспомнил, как в детстве во время грозы он с непокрытой головой выбегал в сад, а за ним гнались две беловолосые
девочки с голубыми глазами, и их мочил дождь; они хохотали от восторга, но когда раздавался сильный удар грома,
девочки доверчиво прижимались к мальчику, он крестился и спешил читать: «Свят, свят, свят…» О, куда вы
ушли, в каком вы море утонули, зачатки прекрасной, чистой жизни?
Говорит, что принесла
девочка, сунула в дверь и
ушла, сказав, что ей некогда ждать ответа.
Федя. Я тебя очень понимаю, Саша, милая, и на твоем месте я бы сделал то же: постарался бы как-нибудь вернуть все к старому, но на моем месте, если ты, милая, чуткая
девочка, была бы, как ни странно это сказать, на моем месте, — ты бы, наверное, сделала то, что я, то есть
ушла бы, перестала бы мешать чужой жизни…
Петр Дмитрич
уходил за нею и смотрел ей вслед с умилением и грустью. Должно быть, глядя на нее, он думал о своем хуторе, об одиночестве и — кто знает? — быть может, даже думал о том, как бы тепло и уютно жилось ему на хуторе, если бы женой его была эта
девочка — молодая, чистая, свежая, не испорченная курсами, не беременная…
и обманули одну маленькую
девочку… Но, говоря о любви, мама, он употребляет слишком много вводных предложений… это всегда противно, и я сказала ему
уйди прочь!
Фроим сообщил нам об этом событии за несколько дней до свадьбы. «Пока мы читаем и рассуждаем, — писал он, обращаясь к Дробышу, — „старая жизнь“ делает свое дело. Ты думал, что можно рассуждать вечно, а Зильберминц действовал. Маня для нас потеряна: она
уходит в другой, старый, „не наш“ мир. Жаль.
Девочка умная…»
На другой день я завтракал у Лугановичей; после завтрака они поехали к себе на дачу, чтобы распорядиться там насчет зимы, и я с ними. С ними же вернулся в город и в полночь пил у них чай в тихой, семейной обстановке, когда горел камин, и молодая мать все
уходила взглянуть, спит ли ее
девочка. И после этого в каждый свой приезд я непременно бывал у Лугановичей. Ко мне привыкли, и я привык. Обыкновенно входил я без доклада, как свой человек.
Марья Васильевна. Она рано за грибами
ушла с
девочками.
— Боится. Ну чего ты, глупая? — сказал Степан, точно извиняясь за дочь. Он неловко и добродушно улыбнулся, отчего все его лицо
ушло в бороду и стало похоже на свернувшегося клубком ежа. — Варей ее звать. Да ты не бойся, дурочка, барин добрый, — успокаивал он
девочку.
Куницын.
Девочка говорит, что ее барыня
услала в Москву с письмом.
—
Ушла бы ты с дороги,
девочка! Да уж перестань плакать-то! Пойди домой да и скажи всё, как было. Потеряла, мол… Что уж больно?..
А у людоеда было 7
девочек, такие же маленькие, как мальчиковы братья.
Девочки все лежали и спали на одной кровати, и у каждой
девочки на голове была золотая шапочка. Мальчик с пальчик приметил это, и, когда людоед с женой
ушли, он потихоньку спял шапочки с людоедовых дочерей и надел их на себя и на братьев, а свою и братнины шапочки надел на
девочек.
Она не договорила. Он схватил ее за руку, сдернул с кровати и стал бить по голове, по бокам, по груди. Чем больше он бил, тем больше разгоралась в нем злоба. Она кричала, защищалась, хотела
уйти, но он не пускал ее.
Девочка проснулась и бросилась к матери.
— Да что это ты в самом деле! То
уходите, то не
уходите! Кхи, кхи! А и вправду спать… кхи, кхи! У Панафидиных
девочки… Кхи, кхи!
Девочки… кхи! Куклу я у
девочки видел нюренбергскую, кхи, кхи…
— Постой, постой, мое дитятко, милая моя, сердечная ты моя
девочка!.. Как бы знала ты!.. О Господи, Господи, не вмени во грех рабе твоей!.. Сердце чисто созижди во мне, Боже, и дух прав обнови во утробе моей, отжени от мене омрачение помыслов…
Уйди, Фленушка,
уйди… Кликни Евпраксеюшку с Анафролией… Ступай, ступай!..